1[править]
Ночка выдалась жаркая: линчевали двух стариков — супружескую пару, которая, нарушив все запреты, как ни в чём не бывало, заявилась в театр. Представление было сорвано, публика в ужасе бежала вон, на выходах возникла давка, но за дело взялись эйджисты. Престарелых супругов изловили и прикончили прямо на площади, перед Оперой. Надо заметить, держались они неплохо до самого финала. Вот такая получилась «Симфония молодости».
Что ж, они сами выбрали свою смерть. Вероятно, они продумали всё загодя, поскольку были одеты так, словно для последнего выхода: он — в великолепный фрак и новейшие лакированные туфли, она — в бархатное вечернее платье рубинового оттенка и лодочки в тон, на дряблой шее и в отвисших ушах сверкали бриллианты; головы гордо подняты, в глазах ни капли страха, только немой вызов судьбе.
Они думали, что уйдут красиво, но их смерть была безобразной.
Арес был в толпе линчевателей, впрочем, как и всегда, гневный, непримиримый, смертоносный, не зря отец назвал его в честь древнего бога войны. Ничто внутри не дрогнуло и не надломилось — он вершил справедливый суд.
Когда тела догорели, Арес покинул площадь с чувством выполненного долга. Неужели эти стариканы рассчитывали на что-то иное? Вот отец ушёл красиво и смело, пустив себе пулю в лоб. Для Ареса он был настоящим героем.
Вернувшись домой, Арес с аппетитом поужинал, выпил пару бокалов красного, принял ванну и лёг отдыхать. Не стоит, наверное, говорить, что и спал он как младенец, без снов и тем более без кошмаров. Ничто не предвещало, что утром случится беда.
Проснувшись, Арес глянул в зеркало, и в нём отразилось ужасное: в проборе блестела седина.
— Но как? — воскликнул он и отшатнулся. — Быть такого не может!
Сердце учащённо забилось, ладони похолодели.
Потом он всё же заставил себя всмотреться в отражение — нет, зеркало не лгало.
Это был настоящий кошмар.
Он схватил телефон, чтобы немедленно связаться с терапевтом, но тут же передумал. Если он, не дай бог, стареет, об этом никто не узнает. Никто. Иначе…
Сердечный перестук усилился. Он зажмурился, представляя, какой его ожидает конец. Старость была под запретом, о ней нельзя было говорить и даже думать, тем более выставлять её напоказ. Старикам, что доживали свой век в новом мире, возбранялось появляться в обществе. Никто не желал видеть обезображенные возрастом лица и дряхлые, немощные тела — они напоминали о смерти. Чёрт, да они пропахли смертью до самых костей! Никто, никто не хотел прикасаться к этой агонии.
«Может, это просто какой-то генетический сбой? — обнадёжил себя Арес. — Я ведь защищен от старения, как и все мои сверстники».
В подтверждение он закатал рукав и скосил глаза на маленький белёсый шрам посередине плеча — рубец от прививки, сделанной сразу после рождения, тридцать пять лет назад. В народе она называлась инъекция жизни, по-научному — Мориц life protection. Первое поколение, привитое вакциной Морица, уже переступило шестидесятилетний рубеж. Если верить статистике, вакцина работала безотказно — никто не постарел и все отличались завидным здоровьем. Впереди их ожидало бессмертие…
«Но вдруг, — подумал Арес, — негативные случаи из статистики изымаются? Вдруг существуют какие-то один-два процента, на которые она не действует вообще, и я, о боже, оказался в их числе?»
Пол под ногами дрогнул — накатила новая волна паники. Теперь в каждом углу полутёмной спальни мерещилось по Костлявой, и все они омерзительно скалились.
Быть изгнанным из общества, потерять гражданские права и умереть в муках и одиночестве… Или быть забитым на улице толпой разъярённых эйджистов. Или мужественно совершить суицид. Или уйти доживать свой век в стариковское гетто. Каждая Смерть предлагала свой вариант. Ну, какой ты выберешь, Арес?
Арес схватил триммер. Вот так, наголо, чтобы никто не заметил его позор.
Чёрные перья волос полетели на пол…
4[править]
Оказавшись дома, Арес первым делом содрал с себя потную одежду. Она источала такой тошнотворный кислый смрад, что пришлось тут же выбросить её в мусоропровод. Затем случилось новое потрясение — кожа на руках, животе и лодыжках почернела и приподнялась, словно под ней скопился воздух.
Он провёл по животу ладонью и сильно об этом пожалел: черная плёнка отошла, обнажив гниющую плоть.
«Я разлагаюсь, — без прежнего ужаса, непривычно смиренно подумал он. — Надо спешить!»
Он бросился в спальню, разорвал простыню, обмотал повреждённые участки и надел халат. Мельком глянул в зеркало — лицо оставалось прежним.
«Это ненадолго», — решил он.
Старый револьвер (тот самый, из которого застрелился отец) лежал в сейфе. Долгие годы он был реликвией, символом мужества и сакральным инструментом, и кто знал, что из него снова будут стрелять? О патронах Арес прежде не думал, как и не думал о другом способе ухода из жизни.
К счастью, подходящие патроны нашлись в кладовке — целая упаковка.
Осталось записать своё предсмертное видео.
Арес зарядил револьвер, установил телефон на подставку и уселся напротив. Он был спокоен и полон решимости; чётко знал, о чём говорить и как: последний выход онлайн, как последний выстрел, должен быть прямо в голову. Он станет его наследием, его манифестом.
Но начать Арес не успел — входная дверь открылась и в гостиную влетела Эмма.
— Что ты делаешь?! — воскликнула она, хотя мгновенно уяснила ситуацию.
Арес тупо посмотрел на рыжую эйджистку, высокую, коротко стриженную, с дерзкой серьгой в носу и сплошь покрытую татуировками. Потом вспомнил, что когда-то сдуру дал ей запасные ключи, но она ими не пользовалась, до этого дня.
— Я, между прочим, волновалась, — пояснила своё появление Эмма. — Что случилось? На хрена ты побрился? А с руками что? Порезался?
— Уходи! — потребовал Арес и пригрозил оружием. — Вон!
— Спокойно! — крикнула Эмма. — Уйду. Только объяснись. Пожалуйста!
— Что тут объяснять? Ты что, сама не видишь?
— Что я, по-твоему, должна увидеть? Что ты собрался стреляться? Это вижу. Не вижу причины.
— Но как же? — недоумённо пробормотал Арес.
— Послушай! Положи пока пистолет, ладно? Ты же не хочешь меня случайно грохнуть?
— Нет, — опомнился Арес и отложил револьвер подальше на стол. — Просто у меня мало времени…
— Да объяснись же наконец! — потребовала девушка.
— Посмотри на меня внимательно.
Эмма приблизилась и уставилась на Ареса, слегка вскинув густо подведённые брови.
— И?
— Ты не видишь никаких перемен? — изумился Арес.
Эмма с минуту изучала его лицо, а потом заявила:
— Глаза у тебя какие-то… дикие. И бриться наголо тебе не идёт.
— Не понимаю… — прошептал Арес. — Неужели ты не видишь морщин, тёмных пятен, обвисшей кожи…
Он развязал халат и сдвинул повязку.
— Посмотри, я разлагаюсь. Я почти что труп.
Эмма взглянула на живот и покачала головой:
— Не говори ерунды! Всё в порядке, Арес. Ты в полном порядке. Вероятно, у тебя нервный срыв.
«Надо звонить врачу», — решила она.
— Не может быть, — не поверил Арес.
«Неужели я всё это вообразил, придумал или Эмма обманывает меня?»
— Вот что, давай пропустим по стаканчику, — предложила Эмма, — и ты расскажешь, что с тобой происходит.
Сбитый с толку Арес решил, что выпить не помешает, и пошёл за бутылкой на кухню.
Эмма тем временем проворно разрядила оружие, высыпав пули в карман кожаной куртки, и набрала доктора Крупку.
— С Аресом беда — синдром Морица, или как вы это называете? Он собирается покончить с собой, — скороговоркой сообщила она своему терапевту.
— Постарайся его отвлечь, — посоветовал тот. — Помощь будет через десять минут.
— Что-нибудь придумаю, — пообещала девушка и принялась раздеваться.
Когда Арес вернулся, Эмма стояла совершенно голая.
— Я передумала — ну её, выпивку! Ты же не откажешься от предсмертного секса?
Арес попятился:
— Я не могу…
— Потому что разлагаешься? Брось! Ты прекрасен, как и всегда!
Десять минут пролетели быстро. И в тот момент, когда Арес вновь почувствовал вкус жизни, в шею вонзилась игла.
На пороге смерти сожалеют об одних и тех же вещах
Известно, что обреченные на смерть люди (как будто кто-то из нас обречен жить вечно!) сожалеют об одном и том же. О том, что мало путешествовали. Не успевали признаваться в любви. Делать большие или маленькие глупости. Просить прощения. Проводить больше времени с детьми или пожилыми родителями. О деньгах мало кто заботится — наверное, перед лицом Вечности это не самая важная вещь.
Зная, что умирают, люди грустят и жалеют, что не успели стать счастливыми. Что не сделали счастливым кого-то рядом. Но послушайте, неужели они жили бы точно так же, как уже сделали это, если бы у них перед глазами было постоянное напоминание: «Ты умрешь. Мы все умрем однажды. Не трать время на пустяки и глупости». А ведь это, если подумать, одна из самых простых, пронзительных и отрезвляющих мыслей.
Образ смерти в западной культуре пугает, но почему?
Представьте, что завтрашний день станет последним. Как ни печально, однажды именно так и будет. Собственно, почему печально? Многие религии обещают рай после смерти (с известными оговорками, но все же). Перерождение и новое воплощение. Мы привыкли к тому, что Смерть изображается в образе страшной старухи с косой. Но ведь часто ее приход приносит облегчение — от страданий, болезней, бессмысленности, горя? Может быть, правы те художники и поэты, которые сравнивают ее с любящей матерью, которая просто принимает своих детей в вечный покой?
unsplash
Возможно, все дело в западном восприятии процесса умирания: ведь на Востоке, с древними религиями, обещающими новое воплощение и круговорот Сансары, к умиранию совершенно другое отношение. Смерть считается просто частью жизни, дверью из одной комнаты в другую. Да и оплакиваем мы не только умершего человека. По большей части мы оплакиваем себя. Оставленных один на один с огромным горем. С тоской по ушедшему. С невозможностью просто поговорить или обнять любимого человека, которого больше нет. Но ведь точка приложения всего этого — живые люди. Каждый из нас. Почему это должно делать саму Смерть таким уж пугающим персонажем?
Помните, как умирал Тибетский Лама в культовой ленте «Маленький Будда»? Если вы не смотрели этот потрясающий фильм, посмотрите непременно. Это одна из лучших ролей Киану Ривза (который, кстати, пережил несколько тяжелых потерь и часто говорил, что постоянное напоминание о конечности жизни делает его бесконечно счастливым, пока он жив). Пожилой монах ушел, сидя в глубокой медитации. Без боли, страдания и сожалений. С улыбкой на лице. Честно говоря, о подобном мечтали бы многие, если не все (если бы мы могли выбирать, конечно).
Но кто сказал, что выбора нет? Ведь этот Лама всю жизнь жил с ощущением, что смерть однажды придет. Что однажды он встретится с ней в своей самой глубокой из медитаций и поймет, что обратно возвращаться просто не нужно. И нечто подобное доступно любому из нас. Вы об этом задумывались?
5[править]
Когда Арес пришёл в себя, он обнаружил, что находится в помещении размером со школьный спортзал, но без единого окна. Потолок был необычно низкий, и лампы дневного света, раскиданные по нему в шахматном порядке, с осиной злостью жалили глаза. Жгучий свет время от времени мигал; лампы-осы неприятно гудели.
Тело Ареса было надежно закреплено на подвижной кровати, что с помощью рычага поднималась практически вертикально, и всем своим устройством походила на средневековое приспособление для колесования. Попутно Арес вспомнил про Витрувианского человека, и на этом ассоциации иссякли.
Голова тоже была зафиксирована, и Арес бешено задвигал глазами. Поблизости стояли точно такие «кровати», и они не пустовали…
До боли скосив глаза, Арес разглядел ряды живых мертвецов; изувеченные тела находились на разной степени разложения. Некоторые так же безумно вращали глазами, кто-то чуть дальше неистово выл.
Арес не испугался, напротив, им овладела безграничная отрешённость. Он долго и тупо рассматривал вздувшуюся чёрную плоть и сочащиеся из неё струйки пузырящейся слизи, кожные лоскуты, свисающие с оголённых мышц, клочья волос, жуткой травой усеявшие пол, и думал, что очутился в самом настоящем аду и скоро ответит за все свои преступления.
Словно в подтверждение этих мыслей, в поле зрения всплыла согбенная фигура в длинной серой хламиде (хотя, возможно, это было пальто или халат). Рядом с ней по полу прыгало что-то тёмное, похожее на большую обезьяну. «Надзиратель ада» шёл медленно, неестественно волоча правую ногу и поругивая своего спутника; по очереди обходил заключённых и, как показалось Аресу, причинял им сильную боль.
Прошло много времени, прежде чем он появился у Аресовой «кровати».
Арес узнал его, хотя знакомое по многочисленным плакатам и бюстам лицо сейчас выглядело иначе — кожа на нём была неестественного серого оттенка и абсолютно ровная, сильно натянутая, без утиных лапок вокруг глаз и вертикальных морщин на лбу.
— Доктор Мориц?
— Не смотри так, — недовольно сказал великий врач. — Это искусственное лицо, моё-то полностью сгнило. Ну, ничего, существовать можно и в таком виде. В конце концов, главное бессмертие, не так ли?
— Мы в аду? — прошептал взволнованный Арес.
— Нет, всего лишь в моём подвале, — перетянуто улыбнулся Мориц.
Он потянулся к Аресовой руке, собираясь поставить укол.
Арес с подозрением покосился на шприц: жидкость в нём была тёмно-красная. Кровь?
— Не бойся, — сказал Мориц. — Это лекарство. Оно исправит ошибку. Всё, что должно сгнить, — сгниёт и отпадёт, а сам процесс остановится. Тебе повезло, ты попал ко мне на ранней стадии, повреждения будут минимальные.
— Разве вы не умерли? — продолжал сомневаться Арес.
— Мне пришлось инсценировать свою смерть — с мертвеца не спросят. Но я продолжаю трудиться над панацеей.
Получается, та студенточка из музея была права…
— Что со мной? С нами? — спросил Арес, морщась от укола.
Инъекция была болезненной, но не настолько, чтобы завыть.
— Побочное действие моей вакцины. Моя вина, — покаялся Мориц. — Не всем удалось помочь…
Тут он с раздражением пнул здоровой ногой своего лохматого спутника, и тот, заскулив, отбежал к противоположной стене. Теперь Арес смог подробно рассмотреть «обезьянку» Морица — когда-то это был человек…
— Это Юлий, мой помощник, — пояснил Мориц. — Всё ходит за мной, ходит. Никак не решусь его усыпить.
Лекарство заструилось по венам, и Арес ощутил прилив жара.
— Работает, — изрёк Мориц, приложив ладонь к Аресовой голове. — Мужайся.
И продолжил свой обход, бубня под нос:
— Моя вина. Моя…
Ареса объяло огнём.
«Всё-таки я в аду, — думал он, — и это моя вечность».
Первое, что увидел Арес, снова открыв глаза, была радостная улыбка Эммы.
Они находились в чистенькой больничной палате, а жуткий подвал Морица превратился в смутное воспоминание.
Эмма сидела рядом и нежно поглаживала руку Ареса.
— Ты идёшь на поправку, — сообщила она. — Скоро всё будет хорошо.
Только теперь Арес заметил, что она улыбается левой стороной лица, а правая покрыта гладенькой серой кожей, натянутой как барабан.
Странно, что он не замечал этого раньше…
Текущий рейтинг: 86/100 (На основе 104 мнений)
Включите JavaScript, чтобы проголосовать
Живите каждый день, будто последний
Помните, что любой день может быть последним. Как вы проведете его? Постараетесь сказать всем любимым и родным, как вы их любите? Делайте это каждый день — это сделает счастливее и вас, и близких. Поможете кому-то, кто в беде? Помогайте, и делайте это от чистого сердца. Это доставит радость вам и сделает чью-то жизнь немного проще и теплее. Решитесь осуществить свою мечту? да ведь это же здорово! Мир стал бы куда счастливее и ярче, если бы его наполняли люди, которые умеют слышать свое сердце и идти за его желаниями и мечтами.
unsplash
Помните о том, что жизнь проходит очень быстро.
Помните о смерти.
Прямо сейчас подумайте, что вы хотели бы успеть сделать, чтобы ощутить счастье. Идите и сделайте прямо сейчас. Не самый плохой рецепт, как стать счастливым, верно? Ведь счастье — это путь и стрела. А не цель и финал.
